Известный автор Джон Тэйлор Гатто — титулованный и почётный учитель английского языка и литературы штата Нью-Йорк, США, со стажем более 30 лет. Если вы ещё не знаокмы с его книгами, от всей души вам их рекомендую — это и Weapons of Mass Instruction, и Dumbing Us Down, и другие.
Предвосхищая эмоциональные реакции на этот текст, попрошу отнестись к нему без заряженности — попробуйте выйти из популярного нынче состояния битвы и просто вдумчиво ознакомьтесь с мнением другого человека, я не утверждаю, что его опыт и видение — истина, я лишь хочу приоткрыть щёлочку к мыслям через иную призму, чем та, к которой мы прикипели. Самое сложное сегодня — это не узнать новое, это «разучиться знать» старое.
«Зовите меня мистер Гатто, пожалуйста. Обучение в школах означет много разных вещейв разных концах света, однако, по сути, глобально в рамках этих учреждений мы обучаем детей СЕМИ ОСНОВНЫМ ВЕЩАМ. Это то, чему учил и я. Это то, за что вы, как родители через своои налоги или частные вложения платили мне и таким, как я, в любой школе мира. Полумайте об этом, когда дочитаете до конца.
- 1. Дезориентация /потерянность.
- 2. Принадлежность конкретному классу.
- 3. Равнодушие.
- 4. Эмоциональная зависимость.
- 5. Интеллектуальная зависимость.
- 6. Условная уверенность в себе.
- 7. Спрятаться негде.
Я часто задумывалась обо всёс этом, когда вспоминала свои школьные годы. Наконец всё это осмыслил и озвучил учитель. Благодарна всем, кто показал мне путь семейного образования.
Мария Коваленко
1. Дезориентация / потерянность.
Логично бы было предположить, что важным в преподавании является наличие некой общей системы знаний, которая всё увязывает между собой, чтобы дети не ощущали себя под ливнем из разнообразной информации, которую они просто автоматически впитывают. Однако абсолютное большинство вещей, которые мы преподаём в школах, вырвано из какого-либо контекста. Мы учим разъединению данных, мы учим слишком многому в параллели и одновременно.
Орбиты планет, большие числа, рабство, прилагательные, черчение, танцы, физкультура, хоровое пение, компьютерное программирование, встречи с незнакомыми «авторитетами», которых дети увидят один единственный раз в своей жизни, стандартизированные тесты, разделение по возрасту, которого за пределами школы (в реальной жизни!) нигде нету таком радикальном виде, — как всё это связано между собой?
Даже в топ-школвх и гимназиях, где присутствует стремление к некой логике в программе, всё равно есть внутренние противоречия и накладки. Принято считать за благо, когда ребёнок заканчивает школу с целым вагоном поверхностного жаргона по темам экономики, социологии, естествознания, и совершенно не учитывается при этом степень его энтузиазма и удовольствия от своих знаний. Качество стал знаний определяется их глубиной и контекстом, но дети получают информацию от группы незнакомых им взрослых, не связанных между собой ничем, и каждый из которых мнит себя экспертом в своём предмете (что далеко не всегда так).
Смысл вещей, значимость всех составляющих, а не отдельные факты — вот чего жаждет человеческий мозг. Когда человек наблюдает за солнцем от рассвета и до заката, или готовит праздничный стол вместе с семьёй, или учится ходить или говорить, познаёт процесс строительства дома или взращивания и ухода за фермой, рисует картину или мастерит что-то — всё в этих процессах укладывается в некую последовательную канву, каждое действие на выполнено очевидным смыслом в привязке к остальным, именно этот смысл каждого шага ребёнок познаёт. В школе этого нет, последовательность сбрасываемых на детей фактов совершенно сумасшедшая и не имеющая «прошлого» и «будущего».
2. Принадлежность конкретному классу.
Я косвенно и напрямую учу детей тому, что они должны находиться в конкретном коллективе/классе. Я не знаю, кто и почему решает, что именно эти ребятишки должны быть друг с другом, но как учитель — никак на это не влияю. Дети фактически «пронумерованы», и за годы учительства я наблюдал, как способы «нумерования» детей только множились, поскольку это в конкретном счёте выражается в реальной прибыли для системы, хотя что это даёт самим детям, совершенно не ясно.
Впрочем, меня как учителя никто не спрашивает, и моя задача — сделать так, чтобы дети даже не задумывались о том, почему они именно здесь в этом окружении и с этим номером, а в идеальном варианте — я смогу выработать у них чувство зависти/трепета перед более «сильным» классом и чувство превосходства перед более «слабым»… итого — дети с малых лет учатся «знать своё место» и «не высовываться».
Как учитель я иногда делал попытки убедить учеников, что лучшие результаты на экзаменах делают возможным перемещение в более «сильную» группу и что будущие работодатели внимательно изучают их оценки, но, увы — ни для кого не секрет, что это есть лишь иллюзии. В целом — вся эта тема с нумерованием и назначением в группы есть не что иное, как дркссиров а людей на понимание, что у каждого о существует своё место в общей пирамиде и для движения с одного пласта на другой людям нужна как минимум магия.
3. Равнодушие.
Да, мы учим детей быть безразличными, чтобы ничто не становилось предметом их забот и переживаний больше некоего минимума. И мы это делаем очень ненавязчиво. Я провожу с ними уроки так, что они в предвкушении залетают в класс, с большим энтузиазмом соревнуются между собой за моё внимание, вовлекаются в тему, но… звенит звонок. Дети учатся быть выключателями, мгновенно переходящими из состояния «ВКЛ» на «ВЫКЛ» и наоборот.
Ничто важное, происходящее на уроке, никогда не доводится на нём до своего логического конца с достаточным временем на осмысление. В результате — дети растут без особой привязанности к чему-либо из своей работы. Звонки за долгие годы школы дрессируют детей на существование в мире, где ни одна вещь не стоит чрезмерного внимания. Эти равные промежутки времени на абсолютно всё, разграниченные этими звонками, — это как карта с обозначениями гор и рек, которые в реальной жизни, конечно, вовсе не одинаковы, это на подсознательном уровне означает, что «ничто из этого по-настоящему не имеет значения.»
4. Эмоциональная зависимость.
Звёзды, красочные галочки, рожицы с улыбкой и без, награды и выговоры — мы учим детей подчинять свою волю заранее утверждённой цепочке командования. Права могут назначаться или отбираться любым авторитетом системы безапелляционно, потому что права не существуют как таковые в рамках школьных стен. Индивидуальность постоянно норовит проявить себя среди детей и подростков, и учитель в системе должен уметь быстро предпринимать шаги, чтобы возвращать всех в нужные рамки, ибо индивидуальность — это противоречие самой теории деления на классы, это напасть для любой системы классификации. В школе речь идёт не о правах, а о привилегиях, которые могут быть «отключены» в случае «неудобного» поведения.
5. Интеллектуальная зависимость (сдача ответственности за себя другим).
«Хороший ученик ждёт, пока учитель скажет ему, что он должен делать».
Это, пожалуй, самый ключевой штрих «программирования» человека — что он должен дожидаться, пока другие люди, которые теоретически лучше информированы или подготовлены, не наполнят нашу жизнь смыслом.
Хозяева системы назначают то, что мы, учителя, должны передать детям в виде материала, и мы это делаем. Если мне сказали преподавать им, что эволюция есть непреложный факт, а не теория, то именно так я и буду учить их думать. Это быстро позволяет отделить «хороших учеников от «хулиганов».
«Хорошие ученики» думают то, что я им назначаю думать, без особого сопротивления и даже с воодушевлением. Любопытство излишне, главное — послушание. «Хулиганы» противятся такому насаждению судей воли, но ввиду своего возраста не до конца могут понять, что это за чувства они испытывают и почему, тогда когда усиленно пробуют думать самостоятельно и решать, что и когда они хотят узнать.
Для того, чтобы сломить волю таких хулиганов, есть целый ряд хорошо обкатанных психологических приёмов. Конечно, это сложнее сделать, если «ребёнка-хулигана» поддерживают родители, которых он уважает, но этот феномен встречается всё реже и реже, поскольку и мама, и папа сами, как правило, отходили свои годы в школы, где им также вкладывали в их естество эти 7 уроков, о которых я веду здесь речь.
«Хорошие» люди и граждане привыкают ждать, пока некий эксперт скажет им, что делать. В принципе, не будет преувеличением сказать, что вся мировая экономика построена на этом рефлексе в людях (индустрия услуг и экономика зависимости от потребления чего-то внешнего от нас). Мы построили общество и образ жизни, которые зиждется на том, что люди делают, что им говорят, потому что они не умеют сами сказать себе, что им нужно сделать или подумать.
6. Условная уверенность в себе.
Если вы когда-нибудь пробовали поставить в некие рамки ребёнка, чьи родители взрастили его с уверенностью, что он любим безусловно от своих поступков и решений, вы знаете, насколько это тяжело — заставить такого малыша подчиниться приказу. Текущий формат нашего мира не выдержал бы лавины уверенных в себе людей, поэтому мы учим детей тому, что их уверенность в собственой значимости зависит от … правильно, экспертной оценки.
Мы постоянно оцениваем и судим детей — их поступки, решения, предложения и пр. Потом мы отсылаем дневник с отчётом об успехах ребёнка, указывая родителям, насколько именно они должны быть недовольны своим чадом. Да, именно недовольны — на этом перманентном чувстве построена не просто школьная система, но и экономика и маркетинг тоже. Дети постепенно учатся тому, что их оценка себя должна исходить из оценки, которую им дал некий незнакомый им человек.
Самооценка, которая всегда определялась как нечто базовое в любой философской мысли во все времена, никогда даже не рассматривается как альтернатива. Людям в итоге нужно, чтобы кто-то другой указал им на то, «сколько конкретно он/она стоит».
7. Спрятаться негде.
Мы приучаем детей к постоянной слежке за ними — каждый ученик так или иначе находится в поле зрения кого-либо из учителей. Мест и времени для уединения в школе не предусмотрено, между уроками ровно столько минут, сколько допустимо, чтобы держать детей в «рамках».
К тому же — не секрет, что учеников прямо или косвенно стимулируют к стукачеству как на своих оноклассников, так и на родителей. Как учителю мне также положенно приветствовать, чтобы и родители вели открытый диалог со мной или управляющим школы о любых тревогах по поводу поведения своего ребёнка. В конце концов, семья, натренированная на доносы на саму себя, не стане ячейкой с «опасными для системы секретами», верно?
Дабы продлить эффект «под наблюдением и контролем» и перенести его из школы к ребёнку в дом, я задаю детям конкретные «домашние задания», иначе свободное время дома может быть потрачено на изучение чего-то «неавторизованного» от папы или мамы, либо через исследовательский опыт, либо вовсе от какого-нибудь «мудреца» из общины ребёнка.
Постоянное наблюдение и отсутствие частного времени и пространства психологически приводит в состояние «никому нельзя доверять, уединение от чужих глаз — нелегитимно». Это древний принцип управления людьми, описанный ещё в таких текстах, как «Республика», город «Бога», «Новая Атлантида», «Левиафан» и др. Все эти бездетные мужчины, рнаписавшие данные книги, обнаружили одну важную вещь — если вы хотите держать общество под жёстким централизованным контролем, дети этого общества должны быть под постоянным наблюдением. Ведь если дети не маршируют в официальном строю, они неизбежно следуют за неким частным барабанщиком, а частные барабанщики — это угроза для системы.
Величайшим триумфом обязательной государственной монополии всеобщего «скулинга» стало то, что даже самые блестящие из моих коллег-учителей и самые продвинутые родители моих учеников с трудом могут представить себе «образование по-другому». «Дети же должны уметь читать, писать, складывать и умножать, разве нет? Дети должны оббиться друг об друга и научиться дисциплине и повиновению в рамках коллектива, чтобы впоследствие преуспеть на работе, разве нет?» — эти убеждения — распространённая аксиома, однако всё это стало насаждаться в США после Гражданской войны, когда общество попало под централизованный контроль. До этого оригинальность и назнообразие было привычным делом, граждане росли уверенными в себе и в своих силах, пытливые умы исследовали мир и делали прорывные открытия. До того, как государственная монополия скулинга стала влезать в голову каждого американца, люди также учились читать, писать и считать. И знаете, что любопытно? На момент американской революции ГРАМОТНОСТЬ НАСЕЛЕНИЯ БЫЛА ПРАКТИЧЕСКИ 100% (за исключением рабов). «Здравый смысл» Томаса Пейна был продан в стране тиражом 600 тыс. экземпляров — это населению в 3 млн. человек, из которых 20% были рабами и ещё 50% прислугой… Чтение, письмо и арифметика — требуют примерно 100 часов на освоение, если аудитория готова и хочет учиться ( самое важное всегда — дождаться, когда человек сам проявит интерес, мягко предоставив ему доступ к такой возможности, а затем обеспечить «полное погружение» с интенсивной нагрузкой!).
Если вы возьмёте учебник математики для 5-го класса или учебник по риторике от 1850 года, вы сильно удивитесь — они соответствуют уровню сегоднешних колледжей и университетов. Нескончаемый рёв за обязательность сегодняшнего формата школы «ради базовых знаний» — просто дымовая завеса, за которой жизненное время ребёнка в системе растягивается на 12 лет … 12 лет, чтобы как следует пропитать их естество теми семью уроками, которые я описал выше».
Катя Чи перевела для нас кусочек книга Гатто не для того, чтобы раскачать качели чёрного и белого и создать повод для столкновения между «за» и «против» школьного образования. Мы приглашаем каждого читателя — водите ли вы своих дете в школу или обучаете их дома — просто поразмышлять над вещами, о которых пишет автор.
Умение воспринимать новые призмы привычных тем не как нападку на себя, а как возможность открыть своё сознание чему-то новому, что может обогатить наше восприятие мира, — великолепная способность и критически нужная сегодня для нашего с вами поколения, которое решает, какой мир мы хотим оставить нашим детям … для того самого поколения, которое на отлично усваивало те самые 7 уроков, описанные выше.